Маэстро и Музетта

- Due gatti, - складываю пальцы «викторией», чтобы подтвердить – да, у меня два кота.
- Cinque, - смеется Мохсен Касироссафар и кладет себе на грудь растопыренную пятерню.
Мохсен – иранец, но уже около сорока лет живет в Риме. В своей мастерской в Трастевере он реставрирует старинные музыкальные инструменты и делает новые — например, лютни. Среди его клиентов – Эннио Морриконе и Лорена МакКеннит.
Узнав, что я из России, синьор Касироссафар немедленно ведет меня смотреть фотографию, где он стоит рядом с Валерием Гергиевым. Затем начинает рассказывать, как маэстро давал гастроли в Риме, и как трудно было попасть на этот концерт – но он все-таки попал, а потом зашел за кулисы, чтобы лично выразить восхищение, и маэстро был так любезен и добр... 
- Ты не можешь так просто уйти, - говорит он. - Ты должна это услышать.
И мы слушаем на его ноутбуке, как Гергиев дирижирует оркестром, исполняющим «Ромео и Джульетту».
Вместе с нами Прокофьева слушает Музетта. Она тоже могла бы стать звездой, только ей лень. Хотя и тех небольших аккуратных шагов, которые она – в отличие от тех остальных четырех кошек Мохсена, которые предпочитают домашнюю жизнь - сделала к славе, хватило, чтобы приобрести мировую известность.
Музетта приходит в мастерскую. Иногда сидит внутри, на деревянных опилках, на тряпках, пахнущих канифолью… Иногда – снаружи, на специальной табуреточке. Время от времени к ней присоединяется сам Мохсен, и тогда она залезает к нему на плечи меховым воротником. Эту картину не пропускает ни один бредущий по Трастевере турист с фотоаппаратом. Музетта никогда не возражает против кадра-другого. Лишь бы руки не распускали.
Мохсен опять смеется и показывает японский туристический журнал: Музетте в нем посвящен разворот – ровно столько же получил Колизей, остальное проходит скопом под иероглифом «и тэ дэ».
- Теперь о нас узнают и в России, - говорит он. – Увидишь Гергиева – передавай привет.